Екатерина II, Германия и немцы - Клаус Шарф

Советскому историку Сергею Леонидовичу Пештичу, автору обширного обзора русской историографии XVIII века, принадлежит заслуга в привлечении внимания к Плану Янковича. Однако в то же время историк предположил, что новаторский текст, принадлежавший перу этого «видного деятеля европейского просвещения», не понравился Екатерине. Во всяком случае, она потребовала от председателя Комиссии о народных училищах, своего бывшего фаворита Петра Васильевича Завадовского, чтобы Янкович переработал свой План. Особенно недовольна она была периодизацией и требовала более строгой ориентации на свои собственные сочинения, выводы которых, по словам Пештича, были «несравненно более скудными и односторонними»[712].

Однако Пештич упустил из виду одну проблему: с конца 1782 года над текстами, которым – отметим это – предстояло стать основой для уроков истории как в императорской семье, так и в новых нормальных школах, работали по крайней мере три автора: императрица, Миллер (или Штриттер) и Янкович. В любом случае, во избежание нарушения принципа единства действий руководства вообще и «единообразия» школьной реформы в частности, предстояло согласовать проекты между собой[713]. Прежде всего, были, безусловно, недопустимы расхождения в периодизации истории России. А поскольку, с другой стороны, значительная часть Записок Екатерины к концу 1783 года была уже опубликована, то по сравнению с Янковичем и Штриттером на ее стороне было не только императорское достоинство, но и преимущество во времени. Также не следует обязательно говорить о чрезмерном авторском тщеславии Екатерины, если она все же рассчитывала, что ее труды будут приняты всерьез.

Отметим затем, что реакцию императрицы на План Янковича вовсе нельзя назвать просто авторитарным отказом. После года интенсивной работы над Записками, в декабре 1783 года, она поведала Гримму, что перераспределение обязанностей после смерти Миллера позволяет ей самой изменить направление своих исторических изысканий. Поскольку сотрудники Миллера в Московском архиве Коллегии иностранных дел заняты подготовкой истории для нормальных школ, которая будет лучше ее собственной, она сама может ограничиться составлением «резюме» (récapitulation) для каждой эпохи[714]. Тут же, на примере «второй эпохи» истории России, датируемой ею с призыва варягов в 862 году до середины XII века, приводилcя каталог из восьми пунктов, в соответствии с которыми императрица предполагала распределить материал, выстроив каталог по проблематике:

Ни один из этих пунктов нельзя назвать оригинальным. И хотя немецкие историки Просвещения, главным образом представители Гёттингенской школы, в число основателей которой входил и Шлёцер, с 1770-х годов весьма значительно расширили научную проблематику, даже в первой половине XVIII века историография далеко не исчерпывалась «традиционной барочной историей правлений»[716]. Ориентируясь на проблематику западной исторической науки со времен Петра I, а особенно после Татищева, русские историки также определяли и декларировали свои научные интересы как интересы просвещенческие[717]. Поскольку Екатерина и сама считала созданный ею новый тематический каталог неполным, остается предполагать, что у нее имелся некий неизвестный нам, но отличавшийся полнотой содержания образец – работа ее собственного или чужого сочинения. Очевидно лишь, что «каталог» Екатерины нельзя просто приравнять к Плану Янковича. Однако, пока у нас нет других источников, можно предполагать, что высоко ценимому императрицей реформатору школ удалось побудить ее, целый год посвятившую занятиям русской историей, дать самой себе отчет о методе своей работы. При этом она отнюдь не утратила интереса к истории, однако поставила перед собой новые цели. На неопределенное время она освободила себя от труда над источниками, одновременно позаботившись о том, чтобы профессиональные историки продолжали снабжать ее копиями и «экстрактами» из них.

О том, как именно императрица реализовывала оставленное ею за собой право интерпретировать историю, можно судить по ее критике на Историю российского государства Штриттера. Учитывая, что в феврале 1784 года цензура уже допустила к печати рукопись Истории, написанной по-немецки, текст ее должен был оказаться в Петербурге в конце 1783 – начале 1784 года[718]. Неизвестно, узнал ли сам автор мнение императрицы по поводу его труда, но впервые недатированный фрагмент записки Екатерины на русском языке, где она, с одной стороны, критиковала этот «немецкий труд», а с другой стороны, отвечала на критику Штриттера, обращенную на ее Записки, был опубликован в 1845 году[719]. Автору Истории, в общем, следует отдать должное, писала императрица, – он постарался осветить историю России как можно глубже: во всяком случае, «полнее ее ни единой нету». Несомненно, это была высокая похвала, но в то же время императрица со знанием дела указала на ошибки – как описки, так и неверную интерпретацию источников, вскрыв существенные несогласованности в изложении Штриттера. В содержательном плане ей не нравились, прежде всего, два пункта. С чувством превосходства человека Просвещения, в духе рационалистической критики средневековых преданий, начатой Татищевым[720], она осуждала некритичный пересказ некоторых «нелепых басен» из летописей, сознательно опущенных ею в Записках. Кроме того, ей представлялась невероятной версия о происхождении русских от финнов, которой придерживался Штриттер, идя вслед за некоторыми учеными того времени. Видимо, руководствуясь соображениями идеологической критики, она сочла самого Штриттера – уроженца Нассау – финном, во всяком случае, пожелала узнать о его происхождении и о том, к какой «национальной системе» он тяготеет, потребовав от адресатов своего высказывания – вероятно, Комиссии о народных училищах – переубедить его. В общем, ее оценка сводилась к рекомендации «сделать историю из сего немецкого труда», сохранив в нем то, «что здравому разсудку не противно будет». Кроме того, при переработке этого сочинения, а вместе с ним и в новой редакции Плана Янковича она предлагала «непрестанно» сверяться с ее Записками[721].